Ludmila Shtern
Людмила Штерн
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЮДМИЛЕ ШТЕРН (30 апреля 1935 – 11 июня 2023)
Вы можете или кликнуть на имя или (если это не работает) крутить вниз. Чтобы вернуться наверх, кликните вертикальную стрелку в самом низу экрана.
III. ФЛОРИДА
Авторы эссе на этой странице:
1. И. Левина
2. Н. Гринберг
4. Г. Лайт
5. И. Павлова
7. В. Негрук
9. Н. Анисимова
10. Т Фришберг
= = = = =
1. Белла Левина: жена поэта Юрия Левина, первая новая знакомая Люды во Флориде; как агент по продаже недвижимости, помогла Штернам купить их первую квартиру на берегу моря, в здании, которое называется Таромина, познакомила Штернов со своими друзьями. Живет во Флориде.
Про Людочку.
Сама Людочка неоднократно вспоминала, что по ее приезде во Флориду я познакомила ее и Витю с людьми, с которыми они общались и дружили много лет. Я очень рада, что так получилось.
Витю с Людочкой любили и любят. Есть за что.
Они приехали во Флориду на месяц, посмотреть, понравится ли им. Им понравилось. Они жили в чудесном мотеле на берегу море, ныне, к сожалению, этот мотель пошел на слом и заменен безликой башней. Этот мотель для них нашел наш общий друг, замечательный театральный художник Саша Окунь. Он же и посоветовал Штернам меня в качестве агента по продаже недвижимости.
Первый литературный вечер Людочки во Флориде с огромным успехом прошёл в нашем с Юрой доме. Каким же она всегда была блистательным, искромётным рассказчиком, как выразительно читала, как мгновенно реагировала на вопросы и комментарии публики, как остроумно и мгновенно отвечала!
О её доброте – она любила делать людям добро, часто помогала, когда её даже не просили о помощи, и охотно помогала, когда просили.
Один пример: Юра, мой муж, был очень хорошим поэтом, но стеснительным при этом человеком. Он писал стихи, что называется, «в стол». Людочка послушала Юру на одном из его выступлений и уговорила его издать книгу стихов. Она сама написала аннотацию к книге, назвав Юру "Последним Поэтом Серебряного Века". Никогда этот сборник не был бы издан без веского одобрения и участия Людочки. Юра всегда это помнил.
И о её любопытстве, внимании к людям и жажде знать: в конце концов, мы стали соседями, когда мы с Юрой купили квартиру в том же доме, где раньше купили квартиру Штерны; всегда, увидев меня, Людочка интересовалась, что происходит в моей жизни, где я бываю, с кем общаюсь, что смотрю и читаю. Ей все было интересно.
Один из самых интересных людей покинул нас. Но помнить будем всегда и, кто знает, может ещё встретимся.
Never say never.
Фото:
1. Л. Штерн, В. Штерн, И. Левина, 01/29/2012, из архива Л. Штерн
2. Изабелла Левина, Людмила Штерн, 29 января 2012, фото Г. Негрук
= = = = =
2. Наташа Гринберг: Родом из Гомеля, по образованию музыковед. В Америке работала специалистом по компьютерным системам, экскурсоводом и агентом по продаже недвижимости. Автор нескольких пьес, которые были поставлены на сцене или экранизированы. Художественный руководитель театра короткого рассказа "У самого синего моря". Живёт во Флориде.
С Людмилой Штерн я познакомилась в начале 2000х во Флориде, и она быстро для меня стала Людочкой. В последние годы мы много раз договаривались перейти на «ты», даже на брудершафт пили, но «ты» застревало у меня в горле, хотя слышать из её уст «Наташечька, ты» было очень приятно.
Она была инопланетянкой, нечаянно попавшей в наш круг, но скучавшая по своим сопланетникам – по Оське – Иосифу Бродскому, по Серёже – Сергею Довлатову, а в последний год по незабвенном Ромашке – Роману Каплану – близким друзьям, писательской семье Людочки.
Заменить таких друзей вряд ли кто-либо смог. Мы с ней были не друзьями-писателями, а просто подругами, хотя и давали друг другу читать то, над чем работали. Я всегда ждала её комментариев и советов и часто им следовала. Давала ли Люда свои сочинения Довлатову? Не знаю, но он ей давал свои рассказы для комментариев. Она была очарована его личностью и талантом и, скорее всего, даже не пыталась в ленинградский период писать сама. У её лукоморья высился гигантский дуб – Серёжа, а ей или выпала, или она сама для себя выбрала роль учёного кота. Цепь хоть и золотая, но обязывающая и сковывающая. Впрочем, это моя метафора, я не знаю, чувствовала ли Люда именно так.
Первые Людины публикации появились уже в эмиграции, если не считать её патриотических стихов, опубликованных в детстве в какой-то советской газете, над которыми она всегда подтрунивала.
Смеяться над собой – особое качество писателя, мало кому доступное. Он должен добродушно подмигнуть, глядя на себя со стороны. Подколоть, но не до крови. Людочка владела этим приёмом мастерски. Частым героем её рассказов в нашей компании была она сама и её няня Нуля. Муж Витя появлялся в кульминациях в роли то разоблачителя, то спасителя, то вразумителя.
Она любила рассказывать о своих эскападах завоевания Витиного сердца, о том, как отбивала его от предыдущей пассии. При этом она иронизировала только над собой, остальные герои всегда оставались невинными участниками её козней. Витя же никогда не противоречил людиной версии, отшучиваясь, что может так и было, а может и не было. Зато смех во время этих рассказов был всегда, а для Люды вызвать всеобщее веселье было важнее фактов.
Каждый раз, когда я выбирала людино произведение для исполнения в своём театре короткого рассказа, она приговаривала, – «Главное, чтобы не было скучно». Это вовсе не тривиальный критерий качества, она требовала его как от жизни, так и от художественного произведения, и я всегда вспоминаю эту фразу, работая над очередной пьесой.
Познакомила нас Белла Левина, наш общий агент по недвижимости. Белла сказала, что мне будет интересно поближе узнать Людмилу Штерн. Имя мне было знакомо по публикациям в русскоязычной прессе. Я тогда была ещё очень зелёным начинающим писателем и опасалась, что Люде будет со мной не интересно. Оказалась не права, ведь дружба – это не только совместные споры о литературе и писательстве, но и просто возможность побыть рядом. Пить чай, обсуждать моду, ходить по магазинам, праздновать дни рождения, поднимать бокалы шампанского в Новый Год, радоваться публикациям друг друга.
Хотя по возрасту Люда мне годилась в мамы, мы относились друг к другу как сёстры. По своему характеру, интересам и неуёмному любопытству она была для меня молодой женщиной.
Я – упрямая штучка, «уж если я чего решу, то» меня трудно переубедить. Люда тоже твёрдый орешек. Возможно, поэтому ей и было со мной интересно. Несколько столкновений особо врезались в мою память.
Мы с Геной люди хлебосольные и чуть ли не в первый же день после их приезда пригласили Штернов и Левиных к нам на ужин.
Как всегда, мне не хватает 15 минут, когда бы я ни начала готовить. На плите у меня одновременно кипят, тушатся и жарятся три блюда, в духовке запекаются ещё два, салаты и хлеб в нарезке. На столе в одиночестве торчит цветочная композиция. Гена мечется в поисках тарелок и салфеток. Губы мои не накрашены, серёжки не вдеты в уши, одета ещё в домашнее платье. Привыкла, что в Нью-Джерси, откуда тогда мы не так давно переселились, гости опаздывали на эти самые 15 минут. Но не тут-то было…
Штерны пришли на минуту раньше. Одеты южно-элегантно. У Вити был повязан шёлковый платок под расстёгнутой на верхнюю пуговицу рубашкой. Люда в чём-то оранжевом с коралловыми бусами великолепной работы. Ведут себя мило и вежливо, но насторожено.
Мы тоже немного волнуемся. Хотя эмигрантские компании – сборные солянки разных родин, москвичи и ленинградцы выделяются своим пристрастием к чистоте русского языка. Не дай бог при них сказать «кушать» или сделать ударение на первом слоге в слове «звонит»! За себя-то я отвечаю, а вот муж мой непредсказуем. Если его начнут поправлять, может и вспылить.
Короче, чувствую, что Люда выжидает, изучает нас и наш не совсем обычный для эмигрантской квартиры интерьер. Считываю людины мысли: антикварные диваны (плюс), показушный зеркальный сервант (минус), белый рояль со стопкой нот на верхней крышке (плюс), крупные цветы на блузке хозяйки (бо-о-льшой минус), ладная фигура Гены (плюс + плюс и ещё раз плюс), несколько шкафов и полок, набитых книгами, – большой плюс.
Потекла обычная эмигрантская беседа. Откуда, когда, куда, козни ОВИРа и таможни, дети, тёти и дяди. После нескольких бокалов аргентинского merlot перешли на литературу, вернее, на литераторов. Людочка рассказывала про Надежду Крамову, свою маму, звезду немого кино, театральную актрису, драматурга, поэтессу, которая умерла два года назад в возрасте 102 года.
И тут я ляпнула, что недавно, наконец, после долгих поисков, нашёлся американский литературный журнал, взявший мой рассказ на публикацию.
- Долгих поисков? – Люда поперхнулась. То, что я писала по-английски её, по-видимому, не удивило.
– Ну, да. Разослала в 20 журналов. В лучшем случае, прислали стандартный отказ без объяснения, а большинство вообще не ответили, а тут такая удача!
– Не понимаю… Если вещь хорошая, её должны все хотеть. (см. Примечание 1 В. Штерна внизу).
Я вздохнула. Где Людмила Штерн, а где я, начинающий, никому не известный писатель на неродном языке. Путь к публикациям всегда тернист, а для чужака в чужой стране он кажется тропой альпиниста. Ни менторов, ни близких с юности друзей–писателей, ни знакомств среди редакторов у меня не было. Одна у подножья Эвереста. Зато я досконально изучила процесс выбора рассказов журнальными редакторами.
– Людмила Яковлевна, пробиваюсь, как знаю. Изучаю писательское мастерство. Вот, – и я указала на книжный шкаф, заполненный пособиями по различным аспектам ремесла – как описать место действия, как писать диалоги, как строить сюжет, и т.д.
Ой, что тут началось…
– Этому научить нельзя. Талант или есть, или его нет.
– Но без ремесла талант трудно разглядеть.
– Но без таланта ремесло не поможет!
И тут я сказала свою коронную фразу «Я точно знаю, что»…
– Ну, милочка, если вы «точно знаете»…
Гену выступление Людочки так впечатлило, что он целый вечер употреблял «есть» и «звонИт» при каждом удобном и неудобном случае.
Наши с Людочкой споры о ремесле и таланте продолжались годы. Наши мнения всё чаще встречали понимание и согласие друг у друга, пока не переплелись в клубок. Как-то раз, тоже за столом, когда какой-то новичок взвился костром, услышав моё «я точно знаю, что», Людочка улыбнулась и наставительным голосом заявила: «Уж если Наташечька сказала ‘я точно знаю’, будьте уверены, что так оно и есть.»
А вот другой случай. После просмотра фильма на Майямском еврейском кинофестивале стояли мы с группой друзей, перемывая косточки сюжета и игры актёров. Фабула фильма крутилась вокруг еврея, выдававшего себя за гоя.
«Вот и Бродский делал вид, что не еврей» – бросила я мимоходом.
«Бродский не считал себя евреем», – отчеканила Людочка с не присущим ей железным тоном. «Ему вид не нужно было делать. Он и не был евреем».
Я задохнулась от такого невероятного утверждения, и «Остапа понесло», вернее, двух Остапов. Мы с ней неистово спорили несколько минут.
«Всё»! – прокричала она. - «Вы вообще не имеете права сплетничать о Бродском! Он – гений!» Железная логика, что уж было возразить. (см. Примечание 2 В. Штерна внизу).
Я отступила, и вскоре мы уехали домой, но на душе остался такой осадок, что ни звонить, ни встречаться с ней мне больше не хотелось. Мол, если не моего ума Бродский, то, наверное, не моего ума и Люда.
Прошёл день, второй. Я уже свыклась с мыслью, что хоть мы и жили с Людой в соседних зданиях, наши пути, к сожалению, бесповоротно разошлись. И тут зазвонил телефон. «Наташечька», – сказала Люда так тихо, что мне пришлось прислушаться, – «деточка, простите меня, ради бога, за резкость и категоричность. Давайте дружить дальше». Вот это да!
Так получилось, что никто никогда у меня не просил прощения, даже когда люди потом начинали вести себя так, как будто хотели загладить свою вину, но открыто произнести слова «прости меня» мало кто может. Меня покорила эта способность Люды сделать шаг навстречу ради дружбы. С тех пор мы никогда не вспоминали эту ссору и в следующих словесных потасовках останавливались до «первой крови».
Со временем Люда прониклась уважением не только ко мне, но и к моим писательским возможностям. В то время она работала над книгой мемуаров о женщинах необычных героических судеб. Всех их она знала лично, и их истории не давали ей покоя. Она предложила мне стать соавтором этой книги. Сюжет и черновое изложение было её, а моя роль должна была быть…
Я так и не смогла выяснить у Люды, и со временем туман только усиливался. Получив наброски какой-то главы, я решила сделать сюжет ещё более закрученным, интригу ещё более острой с помощью перестановки кусков. Побольше вопросов вызвать у читателя вначале, чтобы увеличить тревогу ожидания развязки. Прочитав мою версию, Люда её похвалила, но переставила всё обратно на изначальные места.
После недели такой работы я поняла, что на самом деле никакой соавтор Люде не нужен, а просто нужен человек, так же страстно вовлечённый в материал, кому она будет доказывать своё видение персонажей и сюжета. В этот раз попросила прощение у Люды я за то, что отказалась быть её соавтором. Мы были слишком упрямые, чтобы писать вместе. «Ну что ж», – сказала Люда, – «тогда давайте пить чай. Ви-тяя! Накрывай на стол». Люда любила произносить имя своего мужа с пиратской интонацией, голосом ныряя в трюм на первом слоге, потом взлетая на палубу на удлинённом втором, как боцман, вызывающий юнгу на палубу. Ви-тяя!
Контраст между её росточком и театрально-повышенным голосом всегда вызывал у меня улыбку. Восседая, как королева, на высоком кресле у кухонного стола, спускаться с которого ей было несподручно, она руководила Витиной работой. Сама же выуживала столовые приборы из ящика под столешницей и расписывала прелести меню. Люда очень вкусно готовила вегетарианскую еду. Её коронным блюдом был суп-пюре из мускатной тыквы, посыпанный смесью из мелконарезанных кинзы, чеснока и ореха-пекан. После первой дегустации я тоже освоила этот рецепт. Мы с мужем называем его «Людиным супом».
Порезанную кубиками мускатную тыкву и те овощи, которые найдёте дома, например, лук, морковь, цветную капусту, брокколи, сладкий перец, сварить в курином или овощном бульоне. Добавить ваши любимые специи или просто соль и перец по вкусу – и, вуа ля, суп готов. Гарнирной смесью щедрой рукой посыпать суп, разлитый по тарелкам. Подавайте на стол и заводите с гостями задушевную беседу, ala Ludmila Shtern. Вам ведь интересно знать всё, что в душе и жизни собеседников! Даже и не пытайтесь улизнуть от ответа!
Люда любила, когда рядом с ней или напротив сидел мой муж Генри. Она изобрела для него нежное имя Генусик. Смотрела на него с обожанием, любила, когда он рассказывал о делах на бирже, призывая Ви-тюю послушать «умного человека, который понимает, как это всё работает». Несмотря на научно-техническое образование и степень кандидата геологических наук, Люда пыталась произвести впечатление человека не в ладах с финансовыми и практическими аспектами жизни. Скорее всего, она делала это, чтобы «не было скучно», иронизируя над собой по этому поводу.
Быстрая на язык, с искромётным юмором и незаурядным умом, Людочка начинала скучать, когда кто-то долго мучил историю. Она ёрзала на стуле, закатывала глаза, бросала вопросительный взгляд на других слушателей, мол как вы это можете выносить? Наконец, её прорывало на высшей точке терпения: «Гони сюжет!». Правда, произносила она это шутливым тоном.
Она любила интригу, и, за отсутствием оной, изобретала её. Заставляла нас поверить в невероятное. Часто в шутку она собиралась убежать с Генусиком на Багамы, вырвав его из лап «соперницы Людки», тоже дамы в летах, нашей общей знакомой. Она любила устроить словесную потасовку с Людкой, разыгрывая театр двух актрис к всеобщему удовольствию. Заканчивался этот спектакль уступкой: «Ну, так и быть, возьмём с собой Наташку и Ви-тюю, а то кто нам будет всё гуглить на Багамах».
Как-то мы с нашими мужьями ехали в гости. Генусик вёл машину, а я с Людой сидели сзади. Вдруг Людочка говорит, а пускай Генусик сходит налево. «Зачем?», – спросила я.
«Подгуляет, придёт домой, добрее будет!», – невозмутимо ответила Людочка.
«Он и так добрый.»
«А будет ещё добрее», – сказала Людочка. «Когда я с ним поеду…»
«На Багамы», – продолжила я. Мы все рассмеялись. Игра в воображаемую поездку Людочки и Генусика на Багамы продолжалась всю дорогу.
Ещё один розыгрыш, на этот раз связанный с казино. Как-то Люда сказала, что ей играть ни в коем случае нельзя, так как она очень азартна и всегда проигрывает, и Витя наложил абсолютный запрет на игру на деньги. Но она очень хочет посмотреть новое казино в Gulf Stream Mall. «Только посмотреть. Ну, ещё прогуляемся. Там, я слышала, много магазинчиков и кафешек. Прошвырнёмся, а?» Дело было в пятницу вечером, т.е. наступал Шаббат и, естественно, Витя, её муж, уже отправился пешком в синагогу.
Мы с мужем уже были в этом казино, но мне играть скучно, а Гене тоже скучно, он – математик и автоматически подсчитывает всё: кресла в зрительном зале, количество зрителей, людей на пляже и, конечно, карты в Black Jack. В казино запрещено заниматься подсчётом карт, но так же, как невозможно запретить человеку дышать, так и Генусику невозможно запретить считать. Он всегда выигрывал, но играл редко – раза два в год. Ведь ежедневные адреналиновые ураганы на бирже не идут в сравнение с бурей в стакане воды за игорным столом.
Заходим в просторный зал, где непрерывно звенят игорные автоматы. Мы их называем «однорукие бандиты», так как одной рукой нужно нажимать на ручку или кнопку. Дзинь-дзинь-дзинь выигрышей и призывающее мигание автоматов, пусть и 25 центовых, заставили нас замереть на некоторое время. Людино лицо озарилось решительностью. Она вытащила $20 купюру. «Где здесь покупают жетоны?»
А Витин запрет? Но Людочка – взрослый человек. $20 – деньги, конечно, но сумма, не имеющая жизненного значения. Гена сбегал в кассу и принёс ей десять свёртков жетонов. Она села на стул перед автоматом и начала упражнять свою правую руку. Минуты через две жетоны закончились, а игрок справа от неё только что выиграл, наверное, долларов пять, и металлические монеты радостно падали в поддон его автомата.
«А ну-ка, Генусик, разменяйте мне ещё вот эту бумажку на жетоны», – бросила Люда беспечно. А Витин запрет? Но Людочка – взрослый человек. $20 – деньги, конечно… После четвёртой пробежки в кассу, Генри посмотрел на Люду, как на маленького ребёнка: «Людочка, вы же сказали, что вам играть ни в коем случае нельзя. Проиграйте эти жетоны и потом мы сразу пойдём осмотрим ипподром и найдём приятное кафе».
Люда изобразила быструю гримасу улыбки, схватила жетоны и туда-сюда, проиграла-выиграла-проиграла, спустила их все за несколько минут. Люда сделала глубокий вдох, потом спохватилась, – «Так можно же жетоны на кредитную карточку покупать!» Услышав это, Генри взял её под одну руку, я под вторую руку, и мы оттащили сопротивляющуюся Люду от автомата и, от греха подальше, из зала казино.
За ужином в кафе она всё время приговаривала, – «Только Вите ничего не говорите. Он так расстроится. Я же обещала! Так не скажете? Это будет нашим секретом. Хорошо?» Конечно, конечно, соглашались мы. Зачем сеять раздор в семье?
Погуляв немного после ужина, мы привезли Людочку домой. Она зашла в гостиную и позвала «Ви-тяя!» со своей пиратской интонацией. Ви-тяя!
Витя вышел на зов. Не успел он поздороваться с нами, как Люда заявила: – «А мы в казино были и», – она повысила голос и заявила, «я проиграла $100! Да! Все $100!»
Мы с Генри затаили дыхание. Вот те на! Мы-то собирались хранить эту тайну до гроба, а тут «преступница» сама призналась. Витя вздохнул. «Ну, что ж, проиграла, так проиграла…»
Люда рассмеялась, за ней Витя. Люда нас в очередной раз разыграла. То, что Люда азартна, сомнения не вызывало, но Витя к запрету на казино не имел никакого отношения. Да и не так легко было Людочке что-нибудь запретить.
Вспомнила, как Люда готовилась к праздникам. Главные аспекты её метода – инициатива, повторение и энтузиазм!
Два праздника для Людочки были самыми главными – день её рождения 30 апреля и Новый год. Например, утром первого января раздавался телефонный звонок: «Деточка, приходите к нам на бассейн. Погода пляжная. Не ленитесь. Надо обсудить мой день рождения».
Я – сова. Моё утро начинается ближе к полудню. Мне бы побыстрее вернуть голову на подушку и ухватить ещё часок дремоты. Какой день рождения? Шампанское от празднования Нового года ещё не совсем выветрилось, но Люда не сдаётся: «Давайте мы устроим бал. Все в шикарных нарядах...»
Заметьте конструкцию «мы устроим». Заручившись моей поддержкой, Людочка обзванивала друзей. После дня рождения она с таким же энтузиазмом начинала планировать Новый год. Тем, кто не мог планировать на полгода вперёд, она названивала и напоминала. Людочка не ждала милости от природы, она её, то есть нас, её друзей, покоряла! Не отвечаю за всех, но я любила ходить у неё на поводу.
Если же после всех людиных намёков и усилий праздновать Новый год вместе не удавалось, то узнав о провале планов, Люда говорила обиженным голосом, больно коловшим в сердце: «Ну и пусть, вот и хорошо! Веселитесь, гуляйте с этими, как их, да бог с ними… Вот и хорошо, и пусть!» В такие минуты мне хотелось всё бросить и бежать к ней.
В последние годы Люда, конечно, стала слабеть и никаких новогодних балов мы уже не устраивали, а собирались на её патио на берегу океана, пили шампанское и ели бутерброды с икрой.
Когда при случае я говорила Людочке, что люблю её, она отвечала: «Но не так, как я». Она любила страстно и предвзято, объект любви купался в лучах её обожания.
В один из последних дней жизни Люды издательство Freedomletters переиздало её книгу воспоминаний «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph». Легко читается, как и всё, что Люда писала. Рекомендую.
Мне было трудно поверить, что моей старшей подруге, вечной шутнице, наставнице, практически члену семьи, пришло время нас оставить. Печалюсь. К угасанию жизни близких привыкнуть невозможно.
Свои мемуары Люда назвала «Жизнь наградила меня». Жизнь наградила и меня дружбой с невероятной, легендарной женщиной – Людмилой Штерн. В её миниатюрном теле работал perpetum mobile мощного интеллекта, искромётного чувства юмора и страстной любви к семье и друзьям.
Она всех нас обожала, развлекала и наставляла. Мне её очень не хватает. В минуты, когда боль утраты колет в сердце, я закрываю глаза и слышу её голос, перехваченный наплывом нежности: «Наташечька, деточка, не унывайте. Живите весело, и главное, чтобы не было скучно».
Примечания В. Штерна:
1. При первой встрече Наташа ещё не чувствовала, что Люда её разыгрывает; в свое время Люда, как и Наташа, сама стучалась в двери уж не знаю скольких журналов, которые или не отвечали, или отвечали письмами со словом «unfortunately», пока, наконец, журнал “Stories” не напечатал её первый рассказ по-английски.
2. Конечно, Бродский не «делал вид», с его внешностью и картавостью-то. Да и то, что он «не был евреем» – тоже чрезмерное упрощение. Скорее всего, "вожжа под хвост попала" Люде по какому-то другому, постороннему поводу, который она не хотела обсуждать. В своей книге о Бродском она довольно подробно написала о том, в каком смысле Бродский чувствовал себя евреем, а в каком – нет.
Фото:
1. Вечер Л. Штерн у Гринбергов. Книжный шкаф – справа. Фото Г. Гринберга
2. Лоскутная дорожка работы Наташи Гринберг для обеденного стола Штернов, фото Н. Гринберг
3. Людин день рождения у Гринбергов, 30 апреля 2018 года, фото Н. Гринберг
4. У бассейна Таромины, Н. Гринберг, Л. Штерн, И. Павлова, Е. Линчевская, 15 апреля 2015 года, фото В. Штерна
5. Н. Гринберг, Г. Грингберг, Л. Штерн, фото Г. Негрук
= = = = =
3. Виктор Линчевский: в Харькове был инженером и рационализатором. В Америке участвовал в разработке программ по распознаванию текста и речи. Широко начитан, интересуется всем или почти всем. Философ и болельщик “Patriots”. Большая семья: двое детей, пятеро внуков. Живет с женой Леной в Бостоне и во Флориде.
По утрам мы встречались на райской «дэке» у бассейна приветствиями – Доброе утро, Людочка! И в ответ: – Доброе утро, Витечка! При этом так называемый уменьшительно-ласкательный суффикс явно звучал как очень даже увеличительно-уважительный. Потом Люда медленно, со вкусом входила в воду, залихватски прикрикивая: – За что!?? За что такие муки??, имея в виду «холоднющую», как она говорила, воду под 85F. – И через секунд пять: “Рай, ну просто рай”. Таков был ритуал. «Исполнялся» он с долей иронии, очень искренне и с явным удовольствием, как, впрочем, и всё, что делала Людочка, знаменитая Людмила Штерн, знакомству и дружбой с которой реально меня одарила судьба.
Да, так продолжим «пваванье» , как Людочка всегда, дурачась, называла на французский манер это действие в бассейне, отдалённо действительно напоминающее плавание. Основным в этом действии, конечно, было то самое «А поговорить?» . «Что слышно нового?», спрашивала крайне заинтересованно Люда, имея в виду, что я встал рано и уже должен был «начитаться» новостей. Ну, я, естественно, начинал с чего-то новенького. Людочка тут же вставляла: Это я видела… Да, Так что вы об этом думаете?. Вот, это главное, что её интересовало! Всегда! «Что вы об этом думаете?»
И потом она Слушала.
Да уж знала она все эти новости. Нет, это не было лукавство всезнайки, чтоб потом самой рассказать всё. Её действительно интересовало это самое мнение, история, мысль, которые она слушала с величайшим интересом. Она умела слушать и явно получала от этого удовольствие. «Очень интересно!» всегда заключала она, и добавляла своим поставленным, бархатным, глубоким голосом «А теперь надо попВавать». Потом следовало обсуждение следующего вопроса или сама она рассказывала что-нибудь ну очень замечательное.
Со скрипачом Володей Прицкером они читали наперегонки стихи или пели арии из опер. Разговоры… разговоры…. Какое удовольствие рассказывать, когда тебя мастерски слушает Людочка. Иногда её реально «доставал» мой харьковский говорок, которого я, как бы, и не стесняюсь… Ну например: «ЗвОнит телефон». Людочка: «Ну что вы, звонИт, конечно! Я вас очень люблю, и только поэтому исправляю. Вы уж простите нахалку. Но это же не по-русски. У других я это могу терпеть, но у Вас!» Услышав мой хулиганский ответ «Ну Вы ж меня понЯли» , она в ответ грустно улыбалась, понимая всю безнадёжность задачи.
А вот мне-таки, наоборот, удалось научить её произносить слово «синагога» с прекрасным харьковским акцентом. Уж не знаю, как передать на бумаге это украинское фрикативное г (ге /h/) . Вначале она мило поправляла меня: синагога. Потом начала передразнивать, посмеиваясь. А потом на мой вопрос : «А где Витя Штерн?» в полнейшей солидарности с правильным «харьковским» провозглашала: « В синаhоhе!»
Вот так и помнится она с этой лукавой искринкой в глазах и с искренней улыбкой писательницы, человека, умеющего Слушать.
Фото:
1. Виктор Линчевский у бассейна Таромины, 15 апреля 2015 года, фото В. Штерна
2. Пваваем и поём: Н. Гринберг, В. Прицкер, Л. Штерн, 6 мая 2016 года, фото В. Штерна
4. Гари Лайт. Следующее поколение поэтов, друживших с Людмилой. Родился в Киеве, приехал в Америку ребёнком. Пишет и публикует стихи по-русски, по-английски и по-украински. Работает адвокатом в области международного бизнес-права и международных прав человека. Живет в Чикаго.
“Ни один сейф не хранит сокровища так надёжно, как место, – где мы любили, плакали и радовались…”
О Люде, Вите и времени… С любовью
“Я считаю, что судьба щедро наградила меня друзьями, и ценю это гораздо больше, чем любые материальные ценности и блага.”
Людмила Штерн, «Жизнь наградила меня» (Из-во Захаров, М., 2016)
Из жизненных сумерек выделяются какие-то тривиальные факторы. Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно. Мы осушали реки и сдвигали горы, а теперь ясно, что горы надо вернуть обратно, и реки — тоже.
Из ленинградского письма Сергея Довлатова Людмиле Штерн в Нью-Йорк, апрель, 1976.
www.sergeidovlatov.com/books/shtern.html
Если на автомобиле, или даже пешком по прибрежной улице Collins, то к Люде с Витей – направо. А если, вдоль кромки океана, то – налево. Так вышло, что этих встреч в последние лет восемь моих нередких пребываний в пригородах Майами я очень ждал. Они всегда бывали чудесно-непредсказуемы и в человеческом, и в литературном смысле.
Мне трудно и признаться и даже во многом невыносимо употреблять в этой заметке прошедшее время. В это невозможно поверить, но Люды физически нет с нами с июня 2023-го. И это – невыносимо горько, свежо и больно. И потому здесь будет представлено в основном настоящее время, пусть даже и в недавних реминисценциях.
Не все из нас, оказавшихся в Америке в 70-х и 80-х годах минувшего века в позднем детстве или раннем отрочестве, расстались с книгами и с языком, на котором они были прочитаны. И для моих давних друзей Людмила Штерн и её тогдашнее литературное окружение в Бостоне и Нью-Йорке были чрезвычайно интересны. Мы читали “Новый Американец“, “Панораму” “Континент”, “Грани”, “Время и Мы”, и ещё тогда, в 80-х, восхищались прозой Довлатова, поэзией Бродского и публицистикой Штерн.
Позже, Людмила Штерн оказалась востребованной и в мэйнстриме американской публицистики. Мы читали её статьи в одном из самых популярных американских журналов Conde Nast Travel. Из того времени мне очень запомнились её замечательные путевые заметки об Италии и Франции. Чуть позже, особенно и навсегда – о магической Искийи.
На рубеже 90-х мировые реалии стали меняться. Вдруг не стало Берлинской стены, и вместе с ней, казалось, что навсегда исчезло мракобесие. В ретроспективе ясно, что так, увы, только казалось. Очень интересным был очерк о первом приезде Людмилы в перестроечную горбачевскую Москву. Мы с моими друзьями уже не исключали для себя временных возвращений в географию, покинутую когда-то “навсегда”. А Люда тогда уже съездила и вернулась без особых иллюзий, мастерски подметив и проанализировав детали, по сути – заглянув в будущее.
Возвращения. Их целесообразность зачастую ставится под сомнение. Особенно после ставшего крылатым изречения кумира шестидесятников Василия Аксенова в “Пора, мой друг пора “ : “…никогда не посещайте вновь старых башен, где когда-то вам было хорошо“.
Мало кому удаётся столь точный и всеобъемлющий контраргумент в этом вопросе, как Людмиле Яковлевне:
“Мы возвращаемся на старое место, чтобы вновь обрести себя. Ни один сейф не хранит сокровища так надёжно, как место, – где мы любили, плакали и радовались, – хранит наши былые чувства и настроения. Долгие годы прячутся они, невидимые, в подъезде старого дома, в зарослях старого леса, у подножья горы или в степной траве, и, как клочья тумана, поднимаются при нашем приближении... Каждый раз, когда мы бродим по старому лесу, на ветвях застревает частица нашего существа. И много лет спустя, словно паутина вдоль дороги, давно угасшие чувства ложатся нам на лицо. Воспоминания покрывают землю, словно осенние листья. Мы бредём по собственному прошлому”.
Мои частые, и как оказалось, органично необходимые для меня возвращения в родной Киев не раз заставляли задумываться о формулировках как Василия Павловича, так и Людмилы Яковлевны. Но сейчас не об этом.
И Москва, и Ленинград (как предпочитают называть город на Неве и Люда и Витя) сохраняли остатки так и несбывшейся свободы. Мне выпало счастье знакомства, общения и даже дружбы с совершенно удивительными людьми. Рекомендовавший меня тогда в Союз писателей добрейший поэтический гений Генрих Сапгир, однажды за ужином у него дома спросил, знаком ли я в Америке со Штернами. Увы, я знаком с ними не был.
Их круг был, по сути, кругом небожителей – Бродского, Барышникова, Романа Каплана. Я жил в Чикаго, городе прекрасном, но далёком от метрополисов американского восточного побережья. Правда, я уже участвовал в литературных мероприятиях и в Филадельфии, и в Бостоне, и в Нью-Йорке и публиковался в выходящих в этих городах литературных журналах… Но при этом, со Штернами, увы, я знаком не был.
Вернее, заочно, конечно же, был. По публикациям Людмилы в периодике и по книгам, выходивших в эмигрантских издательствах – вышедшая в Нью-Йорке книга «По месту жительства», и две книги, изданные в необычном нью-джерсийском издательстве “Эрмитаж” Игоря Ефимова: «Под знаком четырёх» и «Охота к перемене мест». Стиль Людмилы запоминается редким симбиозом мастерски выстроенного сюжета, живого, искрящегося языка, и неподражаемой иронии.
Далее, весной 2015-го, мы пили кофе с известным флоридским адвокатом, который был досконально сведущ в политике и литературе. И вдруг он спросил – а ты свою новую книгу стихов Штернам уже дарил? И мне в очередной раз пришлось признаться, что мы со Штернами не знакомы...
И наконец, на следующий день после приведенного выше диалога с коллегой, мама спросила у меня – а как Штерны относятся к твоей литературной деятельности? И в стечении повторяющихся обстоятельств я увидел предсказание, которым нельзя было пренебречь. И я попросил номер телефона Виктора Ихилевича и Людмилы Яковлевны у нашей с ними общей доброй знакомой. Давая мне номер, знакомая предупредила – только будь проще, осторожней с твоим изначальным формализмом и изысканным пиететом.
Здесь, пожалуй, уместно краткое отступление: до семилетнего возраста, моим воспитанием больше других занималась бабушка, сумевшая в 41-м чудом спасти часть нашей семьи от горькой участи ухода в Бабий Яр, постигшей другую часть тогда ещё большой киевской семьи. Для бабушки бережное отношение к времени были основными качествами воспитанного человека. И чем старше я становлюсь, тем больше осознаю, насколько бесценной и невосполнимой величиной является наше время.
Всякий, внимательно читающий книги Людмилы, осознает её бескомпромиссное отношение к пунктуальности. Уважение ко времени, своему и чужому – важная отличительная черта Люды.
“Время – необратимо. Я испытываю к течению времени мистический ужас и глубоко уважаю и своё, и чужое. Я ни разу в жизни не опоздала на свиданье, на работу, к врачу, на поезд или самолёт. Я чувствую физическую неприязнь к опаздывающим людям.”
Это из одной из моих любимых книг Людмилы Штерн, уже лет пять являющаяся для меня настольной – из сборника её воспоминаний “Жизнь Наградила Меня”.
… Итак, я позвонил Штернам посреди ясного и по-летнему жаркого весеннего дня. Трубку взяла Люда. Я представился. Она сказала – приходите. Я спросил, когда? Она сказала – сейчас. Я решил пойти пешком по кромке океанского прибоя. Но через пять минут ходьбы “тьма пришедшая…” превратила ясный день в армагеддон из чудовищного дождя и штормового ветра. Я снова набрал номер, пытался перекричать стихию и что-то объяснять.
– Значит в другой раз, – сухо сказала Людмила Яковлевна и повесила трубку.
Другой раз наступил в мой следующий приезд к родителям, осенью того же года. В тех краях есть чудесный кинотеатр, где в те дни шла ретроспектива Жана-Люка Годара. Я решил, что Штернам это будет интересно и снова позвонил. Трубку взяла Люда. Я скороговоркой напомнил, кто я, и спросил, интересует ли её Годар. После небольшой паузы Людмила Яковлевна поинтересовалась, сверил ли я эти планы с прогнозом погоды, спросила, смогу ли я за ней заехать, назначила время, и выразила желание, чтобы я был вовремя.
Я уже прочёл все вышедшие к тому времени книги Людмилы Штерн и цитату о времени знал наизусть. Если идти по берегу до дома Вити и Люды мне было минут двадцать, то ехать на машине – минут пять. Я выехал за полчаса… И безнадёжно застрял в искусственно созданной полицейскими этого городка пробке.
Ко времени, назначенному Людой, я опоздал на десять минут. Штерны стояли на улице. Я подъехал, открыл окно и тихо поздоровался. Люда сообщила мне, на сколько я опоздал, и явно собиралась попрощаться со мной.
– Видите ли, – сказал Витя – Люда очень хорошо относится к Годару. Я сегодня занят, и поехать в кино не смогу. Надеюсь, что вы знаете дорогу к кинотеатру и не опоздаете на сеанс.
Он галантно открыл пассажирскую дверь, помог Людмиле Яковлевне устроиться в салоне, вежливо попрощался со мной и зашагал к дому.
– Я очень хорошо отношусь к Годару, – подтвердила Людмила Яковлевна и улыбнулась. С тех пор, за семь с лишним лет нашей со Штернами дружбы, я не опоздал в их флоридский дом с квази-итальянским названием Таромина ни разу.
В доме есть лифт, но я люблю подниматься к Штернам пешком. Иногда это бывает в час волшебного южно-флоридского заката. На площадке каждого из лестничных пролётов виден океан. Каждый раз особенный и неповторимый, и каждый раз присутствует предвкушение разговора, также особенного и неповторимого. Как много для себя нового в каждом из этих разговоров я узнавал о литературе. И не только о Довлатове и Бродском, но и всей литературе минувшего и этого века…
Я уже упоминал в начале этих заметок, что здесь по возможности не будет прошедшего времени. В этом доме с итальянским названием присутствует также близкий друг Штернов по Ленинграду – удивительнейший Рома Каплан. Он, кажется, этажом выше. Он приветствовал нас в начале века в единственном во вселенной манхеттенском оазисе – “Самоваре” – своей сакраментальной фразой:
– О, поэты пришли!..
Роман Каплан, наверно, как никто, знал, кого называть поэтом, а кого нет… Он мог читать стихи наизусть часами… Я люблю просто слушать их троих, когда они разговаривают, как говорили, наверно, в своих шестидесятых, в своём Ленинграде. И благодарен провидению, что мне дано при этом присутствовать.
Однажды Рома зашёл, когда стол был уже накрыт, но Штерны были в другой комнате. Сел за стол, спросил: "Что Гарик, стихи пишутся? Давай за это?" И я налил нам обоим по маленькой рюмочке… Вышел Витя, отвёл меня в сторону и сказал: "Не наливайте ему пожалуйста, Гарик. Ему нельзя. Совсем…" И мне стало очень неловко. Но я ведь действительно не знал.
Штернов любят на этом маленьком прибрежном кусочке Флориды между Майами и Форт Лодердейлом. Порой Штерны и есть единственное общее, что объединяет людей их окружения. Особенно в последнее время, когда столь беспардонно в отношения между людьми вмешались нюансы внутренней и внешней политики. Любя за многое, что подразумевается, и обычно не произносится вслух – за благородство, за искренность за то, что они такие, каких, пожалуй, больше и нет – воистину – one of a kind.
Во время пандемии мы не виделись больше года. В ретроспекции – это очень долго. В иллинойской своей изоляции я перечитывал книги Люды, делился прочитанным с женой Аней. И мы чаще, чем обычно, говорили со Штернами по телефону. Не знаю, как им, но мне общение с ними было органически необходимо. Однажды они по телефону диктовали нам с Аней рецепты фирменных киров – Алиготе, Рояль, Империал, которые однажды до пандемии мне посчастливилось дегустировать у них.
А затем недобровольное затворничество прекратилось, и я снова стал часто бывать у родителей. И снова с радостью слушал Штернов в их доме с итальянским названием. Мы сделали с ними совершенно уникальную Zoom встречу на нашем You Tube портале “ОкМост”, где и Витя и Люда столь вдохновенно говорили о литературе уже не только со мной. Этот эфир с ними стал откровением для многих...
В этом году мы виделись чаще, чем когда-либо. Зимой в Нью-Йорке я видел в манхеттенском арт центре Барышникова потрясающий спектакль, и мне даже повезло познакомиться с самим Михаилом Николаевичем после спектакля. Я рассказал об этом Люде и Вите, и Люда сказала – да, мы говорили с ним сегодня… О здоровье. Обоюдном…
А когда мы виделись весной, я подарил им только что вышедшую в Киеве свою новую книгу. Они попросили меня прочесть из неё, и это тоже стало для меня дорогим откровением. … Штерны даже сделали так, чтобы я представил эту новую книгу именно в “Самоваре”. Без их участия этого бы, скорее всего, не произошло. И я успел по телефону рассказать им, как прекрасно все прошло с этой книгой в “Самоваре”…
За те годы, что мне посчастливилось быть вхожим в дом Люды и Вити, они стали очень близкими для меня людьми... Оба и навсегда – светлые, сильные, талантливые, и единственные в своём роде. Безусловно, я видел, какими нелёгкими, в силу обстоятельств, были последние несколько лет. Но я также был свидетелем того, с каким благородным, стоическим сопротивлением недугу Людочка и Витя проходили через каждый день. Они оба – необыкновенно сильные и настоящие, и Витя – истинный Рыцарь своей во всем Прекрасной Дамы...
Людочка была бесконечно добра и ко мне, и к моим литературным занятиям. Я буду помнить именно лучезарность Людочки всегда.
Фото:
1. День рождения Люды Штерн у Гринбергов: Гарик Лайт, Лина Канер, Ирина Павлова, Наташа Гринберг, Людмила Старосельская. 30 апреля 2018 года, фото Г. Негрук
2. Гарик Лайт, Людмила Штерн, 11 мая 2017 года, фото В. Штерна
= = = = =
5. Ирина Павлова: приехала в Америку из Харькова. Писательница, драматург, режиссёр и актриса. Руководит флоридским русскоязычным театром “Одесский Бульвар”. Живет во Флориде.
Писать о ней и просто, и очень сложно, ведь столько уже написано. И все же попробую и я. К счастью, мне есть, что вспомнить, мы не были подругами в силу разных обстоятельств, в первую очередь мы просто поздновато встретились, но мы были всегда очень близки. Надеюсь, что смогу передать словами мои чувства.
Самое первое впечатление оставили её очень гибкие, пластичные, очень аристократические руки, с тонкими запястьями, на которых даже браслет выглядящих детскими часов казался слишком большим, тонкие длинные пальцы, всегда, даже на пляже, украшенные явно старинными кольцами, крошечного размера узкие ступни очень стройных и красивых в любом возрасте ног. И, конечно, очень яркие буквально светящиеся глаза, наполненные живейшим интересом к жизни вокруг. Она казалась на первый взгляд очень хрупкой, почти невесомой, как эльф, пока не становилось понятно, насколько остер её язычок, как ярко, образно и точно она выражает свои мысли, от восхищения и до критики своих оппонентов.
Какое счастье было её слушать! Она была прирождённым рассказчиком, ярким и очень интересным. Роскошный, чистый и образный русский язык, потрясающие воспоминания о необыкновенных событиях её жизни и о выдающихся людях, с которыми она дружила. А память?! Она хранила не только людей, но и невероятное количество стихов, арий из опер. Какое наслаждение было слышать её и Романа Каплана поэтические марафоны, когда один начинал читать стихи, другой продолжал, и это могло быть часами. А заплывы в бассейне с Володей Прицкером под оперные дуэты! Все это было, было. А теперь нет ни Людочки, ни Володи Прицкера.
Её воспоминания о семье, детстве, юности можно было слушать бесконечно. Не удивительно, что чудесный Володя Макарихин был вдохновлён ею и снял великолепный фильм о её семье, близких, друзьях, но в первую очередь – о ней.
Она была очень щедра, готова поделиться не только своими рассказами, могла снять с себя и подарить бусы, например, просто потому, что ей этого захотелось, говоря – вам это пойдёт, а я уже наносилась. Она очень любила все красивое. Даже её тыквенный суп был произведением художника, так он был красив и красочен. Не забыть мне и Дня Благодарения несколько месяцев назад, когда она и Витя позвали меня в гости и накрыли стол изумительной, просто музейной, посудой.
Кроме таланта писателя, рассказчика, как выяснилось, и актрисы, она обладала ещё одним талантом, который у многих людей с возрастом угасает. Это талант интереса к жизни. Я старалась всегда после возвращения из любой поездки зайти к ней с рассказом, ведь ей это было по-настоящему интересно. В последний раз – не успела.
Она очень болезненно воспринимала уход своих друзей, ведь приходилось прощаться и с ними, и с тем колоссальным периодом жизни, который был с ними связан. И таких прощаний становилось все больше, они уходили все чаще. Всякий раз вместе с ними она прощалась с частью своей души, ей было физически очень больно от этого.
Но самое тяжёлое испытание было для неё связано с невозможностью продолжать работать. Мы обсуждали с ней возможность, когда она будет мне рассказывать, я за нею записывать, потом читать ей вслух, чтобы она смогла откорректировать текст. Ведь столько всего, ещё не записанного, хранилось в её фантастической памяти. Но не пришлось. Она слабела, становилась все более беспомощной и беззащитной. Она угасала постепенно, как бы давая нам возможность привыкнуть к своему уходу. Но мне не хочется вспоминать её как слабую и беззащитную. Хочется помнить только яркую, дерзкую, остроумную, искромётную.
.
Её никогда не хотелось называть просто по имени, Люда или Людмила. Только Людочка. Или Людмила Яковлевна Штерн.
Фото:
1. Ира Павлова и Людмила Штерн, 30 апреля 2021 года, фото В. Штерна
2. Ира Павлова и Гарик Лайт, 30 апреля 2021 года, фото В. Штерна
= = = = =
6. Фреда Ямпольская: приехала в Америку из Ленинграда, жила в Сиэтле, Монреале, Атланте, теперь живёт во Флориде с мужем Марком. В прошлом инженер, сейчас пишет и печатается по-русски.
В пандан. (фр. Pendant – под стать, согласно, гармонично и т.д.)
Людочку Штерн привела к нам приятельница на день Святого Валентина. Когда я открыла дверь, Людочка окинула меня взглядом и воскликнула: «В пандан». Она оценила мой наряд, в котором красная блуза гармонировала с бумажной розой на голове и большим красным сердцем на подоле юбки. В этот вечер мы все оделись нарочито нелепо. Так мы познакомились восемнадцать лет назад.
Поздно! Моя жизнь была бы куда интересней и богаче, если бы я узнала её раньше. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. После многих лет пребывания в англоязычном мире я только стала снова интересоваться современной русской литературой, и тут случилась Она!
Её воспоминания, книги, рассказы вывели меня на (извините за банальность) необозримые просторы той русской культуры, о которой я не так много ведала, живя в СССР, а уж, оказавшись в Америке, от которой и вовсе оторвалась.
Когда Людочка (извините, но ни Люда, ни Людмила у меня выговариваются) узнала, что я что-то пишу, она скомандовала: Принести! Прочитала, написала красным «хорошо», внесла несколько поправок, изменила заголовок, и сама отправила в журнал Слово/Word. Мне оставалось только послать свою фотографию и биографическую справку.
Так она стала моей литературной Крёстной матерью. Она подарила мне ни с чем не сравнимое чувство – впервые увидеть свой рассказ опубликованным. Кланяюсь Вам, дорогая Людочка, до земли.
Геолог, журналист, писатель, великолепный рассказчик, но при этом ничто «наше женское» ей не было чуждо. Когда бы мы ни встретились, она всегда обращала внимание на то, как я одета, и, если ей нравилось говорила: «В пандан». И сама любила одеваться: ярко и игриво – для выхода на берег, строго – для публичных выступлений, нарядно – для вечеринок.
Жажда жизни – это о ней. Любопытство и интерес ко всему – это о ней. Талант, ирония, чувство юмора – это о ней.
Ох, как же Вас нехватает…
Фото:
1: Еврейская свадьба Ямпольских после 40 лет брака. 20 декабря 2009 года, фото из интернета
2. Фреда и Марк Ямпольские (день рождения), 26 апреля 2020 года, фото из интернета
= = = = =
7. Валя и Галя Негруки: биологи из Москвы. Работали в университетах Бельгии, Канады и США, имеют много научных публикаций; оба недавно переехали из Флориды в Северную Каролину. Галя пишет статьи и книги о природе и животном мире.
Яркие и очень интересные статьи Людмилы Штерн в газетах "Русская Мысль" и ”Новое Русское Слово” и ее книги мы с увлечением читали в девяностые и нулевые годы уже в эмиграции. Мы охотились и покупали только те номера “Нового Русского Слова”, в которых печатались Людины статьи. А непосредственно с Людой и Витей познакомились где-то в 2005 году, когда они начали приезжать из Бостона во Флориду на зимние месяцы.
Практически сразу же мы почувствовали глубокую симпатию и любовь к ним. В нашем сознании ожили воспоминания о наших московских друзьях и знакомых, которых нам так не хватало в эмиграции. Поэтому довольно быстро между нами установились теплые дружеские отношения.
Нас покорили редкое духовное обаяние, живой ум, культура речи и благорасположенность Людочки и Вити. Люда интересовалась многим вещами, но чаще всего ей были интересны конкретные люди, их жизнь, их судьба.
При этом от Люды всегда исходили доброжелательность и тепло. Даже голос был особенно теплым. Он до сих пор звучит в нашей памяти. Галя часто вспоминает, как Люда называла ее “Галенька”. Так в наши времена ее никто не звал, а много десятилетий назад к ее бабушке, которую тоже звали Галиной, так обращались лишь некоторые любившие ее люди. В устах Люды это имя для нас звучало как музыка.
Она любила расспрашивать нас о наших семьях, о нашей сложной и длительной дороге в Америку, о том, как часть нашей семьи и наши сердца остались в Бельгии. Люда прочитала макет галиной книги, сделала несколько замечаний и написала хвалебную аннотацию: "Замечательная и занимательная книга! Галина Негрук раскрывает перед нами загадочный и таинственный мир..."
Мы бы определили Людин характер как прямой. Это означает, что она могла быть очень остра на язык, но всегда справедлива. Нам было очень интересно слушать Людины рассказы о её семье, включая няню, о разных встретившихся ей людях и приключениях. Чего только стоит история о спасении бедуинского мальчика!
О чем Люда никогда не говорила, так это о своих болезнях и своем самочувствии. На расспросы четко отвечала: “Неважно”, и останавливала расспросы. Но мы знали, что её зрение ухудшается, что ей трудно ходить, что она слабела, а главное – что всё это не давало ей работать. И мы ей очень сочувствовали.
Одевалась Люда всегда элегантно, изысканно и красиво по цвету.
Люди рождаются, живут и умирают... Из поколения в поколение, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие... Это закон природы. Но их уход – это тяжело, страшно и больно, особенно когда это твои близкие, твои любимые, твои друзья. Мы осиротели, обеднели, опустели...
Светлая Вам память, Людочка.
Фото:
1. Л. Штерн и В. Негрук у Негруков, 15 января 2010 года, фото Г. Негрук
2. Г. Негрук и Л. Штерн в ресторане, 29 января 2012 года, фото В. Негрука
3. Люда и птица у бассейна в доме Негруков, 18 февраля 2018 года, фото В. Штерна
= = = = =
8. Саша Рабинович, Лора Елекоева: Саша – патентовед, работал по этой специальности и в Ленинграде, и в Америке; живёт в Детройте и во Флориде
В Ленинграде мы не были знакомы с Людой, хотя, как оказалось впоследствии, у нас были общие знакомые. Так что наше знакомство – сравнительно недавнее. Мы впервые увидели Люду в 2016 году, когда мы приехали в Таромину. Так называлось здание, в котором жили Штерны во Флориде. Такое как бы итальянское название, но не совсем точное, итальянский город называется Таормина.
Но мы уже читали её книги о Бродском и Довлатове и её воспоминания об эмиграции...
Мы приезжали во Флориду только зимой, и на сравнительно короткое время, около месяца. Таких, как мы, во Флориде называют snow birds, что можно перевести как «перелётные птицы». С каждым нашим приездом в Таромину мы с Людой нравились друг другу все больше и больше.
Разговаривали мы в основном на пляже, вернее не на самом пляже, где песок, а на площадке перед домом, между домом и пляжем, где был бассейн, стояли столики со стульями и зонтики. Закреплённых мест не было, но как-то получалось, что в большинстве случаев каждый сидел за тем же столиком, что и в предыдущие дни.
Разговоры наши были на самые различные темы – о книгах, о фильмах, о современной ситуации в Америке и в остальном мире. Или мы подходили к столику, за которым сидела Люда, или она подходила к столику, за которым сидели мы. Люда любила не только рассказывать (что всегда было очень интересно), но и любила расспрашивать.
В результате обнаружилось, что у нас есть (вернее, был) общий хороший знакомый – Иосиф Эммануилович Мамиофа. Он был моим многолетним коллегой по работе в НИИ связи и учителем в области патентоведения. Ося был студентом, аспирантом и другом профессора Давидовича, отца Люды, и рассказывал мне о нём, и в какой-то момент вся цепочка замкнулась.
Люда рассказывала, что, когда Мамиофа приходил к ним домой, по работе или просто в гости, он иногда приводил с собой свою дочку, ровесницу Кати. Девочкам тогда было что-то около шести или семи лет. В один из таких визитов девочки разговорились, и дочка Мамиофы рассказала Кате, что она только недавно узнала, что оказывается, есть такие замечательные люди, евреи, и что она и её папа как раз такими и являются. Когда гости ушли, Катя пришла к Люде и спросила, можно ли им тоже стать евреями.
Люда всегда оживлялась, когда мы спрашивали о её встречах с интересными людьми, когда мы делились с ней нашими впечатлениями о её книгах, которые она охотно давала нам читать на время нашего пребывания в Таромине.
Припоминаем, что в 2021 году, когда возник конфликт между Натальей Рапопорт и Людмилой Улицкой по поводу авторства воспоминаний о деле врачей в 1953 году, мы оказались с ней «в одном лагере», приняв сторону Натальи Рапопорт.
.
Во время нашего последнего приезда в марте 2023 года Люда обсуждала с нами ситуацию с войной в Украине, несмотря на плохое зрение, которое не позволяло ей ни писать, ни читать. Она уже не могла сама подходить к нашему столику, и Витя привозил её в инвалидном кресле.
Сейчас, конечно, можно только сожалеть, что мы общались недостаточно, но Люда притягивала к себе стольких людей, что иногда к ней было трудно пробиться, а наше пребывание в Таромине каждый раз было сравнительно непродолжительным...
= = = = =
9. Наташа Анисимова: приехала в Америку из Томска, помогала Людмиле с работами по дому; живет во Флориде.
Когда я была на панихиде, я постеснялась выступить с речью в память о Людмиле , но сейчас хочу сказать хотя бы несколько слов.
Когда я познакомилась с Людмилой и Виктором, я конечно, поняла, что попала в «необычную семью». Людмила для меня была живая легенда, я задавала ей вопросы про тех людей, которые были небожителями для нас: Бродский, Довлатов, Аксенов, Барышников, Эрнст Неизвестный. Для меня, провинциальной девушки (хотя у меня и было два высших образования), это было чудом: знать их лично, принадлежать к бунтующей молодёжи, чётко понимать и оценивать, талантлив ли этот человек или просто «способный парень». Это так необходимо читателю!
Мои воспоминания о Людмиле относятся к предпоследнему году её жизни. Она тогда была в сравнительно хорошем состоянии, и у меня было довольно много свободного времени. Я использовала это время, чтобы перечитать все (или почти все) её книги. Это было очень большое удовольствие для меня. Ее рассказы завораживают, было трудно отрываться.
Она запомнилась мне как проницательная, иногда саркастичная, и очень образованная женщина. Когда она делала мне замечания, это всегда было очень корректно и вежливо. И я заботилась о ней добросовестно и с любовью. Она не только делала замечания, когда ей что-нибудь нравилось, она не молчала, а хвалила, что было очень приятно. Например, мои блины по специальному рецепту ей так нравились, что она несколько раз приглашала гостей специально на эти блины.
Ещё надо сказать, что она была необычно щедрой женщиной. Вот пример: как-то мы перебирали её гардероб, и я отметила красивое платье - очень дорогое и очень мне к лицу. Сказала и сказала. И что же? Прихожу на следующий день, и она мне дарит это платье!
Другой пример её щедрости: я говорю, «У вас такая красивая посуда!». И она тут же дарит мне свои кофейные чашки. Все эти вещи я использую и вспоминаю о ней!
Людмила была очень интересным собеседником и очень великодушной женщиной. Я так счастлива, что судьба подарила мне встречу с Людмилой и Виктором, это выпадает не всякому человеку.
Пишу это с благодарностью и с памятью о Людмиле.
= = = = =
10. Тамара Фришберг: приехала из Киева, где работала врачом; в Америке работала психиатром; замужем за Борисом Гурским, хирургом-урологом; живет во Флориде.
Люда была уникальной личностью, и я считаю большой удачей, что я познакомилась с ней и с Витей. Нас познакомили общие наши флоридские знакомые, которые сказали мне, что мне было бы интересно познакомиться с Людой, а Люде сказали, что мой муж Боря замечательно готовит и может принести сибирские пирожки прямо к бассейну в ее доме, где стояли столики с зонтиками.
Так мы и сделали. Пирожки понравились Люде, Люда и Витя очень понравились нам, и оказалось, что мы живем в соседних домах. Это последнее обстоятельство тоже способствовало дружбе. Мы часто вместе ездили на голливудский боардвок вдоль океана, где мы проходили большие (для нас, во всяком случае) расстояния, ходили друг к другу в гости и несколько раз вместе ездили на круизы – вниз по Дунаю от Вены до Бухареста, ну и, конечно, по Карибским островам.
У Люды было одно замечательное свойство, которое есть у немногих. Она умела слушать, не перебивая, только задавая наводящие вопросы, если рассказчик отклонялся от сюжета повествования. И она помнила то, что ей рассказывали. Мы всегда чувствовали ее теплоту и приязнь.
Мне кажется, что я помню каждый вечер, который мы провели вместе, у нас, у них или у общих знакомых. Каждая встреча была как открытие нового мира, так сильно Люда влияла на нас, она изменила наше понимание многих вещей. Она притягивала к себе интересных людей, и мы встретили в ее доме многих, которые потом стали и нашими друзьями. Мы ей очень благодарны за это.
А наши совместные круизы! Мы проводили целые дни вместе, планировали совместные поездки и занятия. Это было так замечательно, и мы надеялись, что после конце эпидемии Ковида мы опять начнем путешествовать вместе. Люда и Витя были такими замечательными спутниками.
Как психиатр, я помогала Люде с выбором лекарств от бессонницы и от депрессии, надеюсь, что это было ей полезно.
Когда Люда стала плохо видеть, и слабеть, и ее возможности сократились, Витя всегда был около нее, заботился о ней, помогал и физически, и морально. Я уверена, что это облегчили жизнь Люды, насколько это было возможно. Мы с Борей надеемся, что, когда Витя вернется во Флориду, мы будем продолжать дружить.
Мы так любили Люду.